Название: Солнечный свет из-за метели
Автор: I am Absolem
Категория: Джен
Персонажи: Томас, Ньют
Жанр: Ангст, Драма, Психология, AU
Рейтинг: PG-13
Размер: Мини, 16 страниц
Предупреждения: Смерть персонажа
Саммари: Ньюта, сотрудника кафе под руководством Алби, все описывали одним словом: "Трудоголик". Он отрабатывал свою смену, заменял коллег, всю жизнь посвящал работе, так что иногда просто не мог добраться до квартиры, и тогда ему помогали Хорхе и Бренда Галларага, сердобольные соседи. Однако однажды Галлараги внезапно срываются с места, оставляя записку: "Ни за что не сближайся с тем, кто будет жить здесь вместо нас". И с этого момента одиночество Ньюта летит к чертям.

читать дальшеВпервые Ньют увидел Томаса в ноябре, в день, когда выпал первый скудный снег. Ньют возвращался с работы, сетуя на холод и опрометчиво оставленную в шкафу шапку; от усталости заплетались ноги, и он в очередной раз пытался убедить себя, что пора научиться говорить «нет» коллегам, вероломно пользующимся его отзывчивостью и уламывающим его подменить их, пока они занимаются своими делами. Ньют не спал две ночи, только пару раз прикорнул на кухне под прикрытием повара, Фрайпана, и ему казалось, до кровати он не доползет – рухнет на улице и околеет или отрубится на коврике при входе. Вполне вероятно, учитывая, что в разваливающейся трехэтажке, где он ютился на свою скромную зарплату вот уже два года, так и не установили лифты. Можно было тысячу раз подохнуть, взбираясь по крутым ступенькам. Подохнуть и не восстать.

Хотя, не так уж это и страшно. Соседи Ньюта по лестничной площадке, Хорхе и Бренда Галларага, дядя с племянницей, отличались редкостным добродушием и стремлением выручать ближних своих. Они относились к тому типу людей, которые делают всё возможное, чтобы пробить себе путь на небеса – и буквально, и фигурально. Шансов им предоставлялось предостаточно; Ньют полушутя фыркал: «Только на мне вы займете самое удобное местечко в райских кущах». Они уже три раза втаскивали его в квартиру и отпаивали горячим чаем, когда у него банально отказывали конечности от сверхурочных и бессонницы. Естественно, думая при этом, что он наркоман и убеждая «бросить».

Сегодня Ньюту повезло: он доковылял до двери, вытащил из сумки, соскальзывающей с плеча, ключи и вслепую вставил в скважину – глаза слипались. Интуиция подсказывала, что что-то неладно. Слишком тихо. В их доме, абсурдно-вытянутом на фоне приземистых зданий, стены были настолько тонкими, что сквозь них проникал каждый звук. Вечерами Ньют становился невидимым свидетелем чужих бесед, с утра – слушал звон чужой посуды, пока соседи готовили завтрак. Он никогда не оставался в одиночестве. А сейчас коридор застыл, и он ощутил давящую пустоту – будто пока он работал, прилетели инопланетяне и украли Бренду с Хорхе ради опытов.

Не то чтобы он тосковал по ним, будь это так. Может, чуть-чуть – как по сбежавшей кошке, подобранной неделю-две назад. Знание, что в случае чего тебя спасут, как-никак внушает уверенность.

Куда они запропастились? В магазин? Вдвоем? Впервые за два года? Кто-то из них всегда следил за квартирой, пока другой мотался по делам – а тут паранойя в одночасье излечилась?

Ньют открыл дверь; под ноги скользнул листок бумаги, покачавшись в миллиметре над полом, как на качелях. Тяжело вздохнув – хотелось спать, а не читать послания, подложенные явно соседями, потому что только у них есть копия его ключа, - Ньют поднял его и развернул.

Почерк принадлежал Бренде – каллиграфический, буквы врезались в лист, будто она налегала на ручку всем весом. Всего пара строк.

Дорогой Ньют!
Очень жаль сообщать тебе это в письменной форме,
но ты задержался на смене, а ждать мы не могли.
Мы вынуждены в срочном порядке переехать;
вместо нас будет наш старый знакомый.
Ни за что, ни при каких условиях не сближайся с ним.
Твои ключи мы спрятали в комоде в нашей прихожей, забери их – те,
что от нашей квартиры, лежат под ковриком, воспользуйся ими,
чтобы войти.
Удачи, и не забывай о нашей просьбе!
Галлараги.

Почему-то вскользь брошенное «удачи» показалось угрозой. Ньют раздосадовано смял бумажку и бросил ее в урну (он держал ее при входе, чтобы не забывать выносить мусор). К инопланетянам он отнесся бы спокойнее. Конечно, их с Брендой и Хорхе не назвал бы друзьями и конченый безумец, но он к ним привязался. После горячего чая-то. На кого теперь полагаться?

Интересно, кто этот новый сосед, раз Галларага заявляют, что его следует избегать? Криминальный авторитет? С него станется – Бренда и Хорхе не производят впечатление законопослушных граждан. Скорее мексиканской мафии. Одному богу известно, с кем они водятся.

Хотя, подумать об этом можно и завтра, ну, или подождать прибытия таинственного незнакомца, выселившего единственных людей, с которыми Ньют мог поговорить. Зачем изводить себя мыслями, если рано или поздно увидишь всё воочию?

Широко зевнув, парень перешагнул через порог, решив забрать запасной ключ из квартиры соседей завтра или, по меньшей мере, после того, как хорошенько выспится. Тело пребывало в подвешенном состоянии; стоило огромных усилий не отключиться прямо на полу, прислонившись к тумбочке. Завтра – единственный в неделю выходной, никуда не спешить, ничего не…

За не успевшей закрыться дверью раздался визг тормозов, прозвучавший в предночной тишине как гром средь ясного неба. Водитель явно не просто резко остановился, испугавшись выскочившей из ниоткуда собаки, потому что через мгновение затрещал металл, будто кто-то провел по нему чем-то острым, хлопнула дверца автомобиля, кто-то заорал благим матом.

Ньют нервно сглотнул. В их районе было тихо, хотя, конечно, за этой тишиной скрывались вещи, которые обычно показывают в дешевых детективных сериалах про локальные гангстерские группировки. Он знал, что две девушки снизу – лесбиянки, толкающие наркоту и частенько устраивающие оргии на окраине, в заброшенном клубе; парень с первого этажа – социофоб и маньяк, калечащий кошек, которых приманивает едой. Он знал даже, что есть некая руководящая рука, направляющая их действие, использующая каждого, до кого дотягивается – а дотягивалась она почти до всех. Ему не было известно имя этой руки, но он чувствовал ее присутствие.

Шумиху тщательно маскировали, так что их район слыл самым тихим и спокойным в городе. Стукачи занимали позиции тут и там, сообщали об эксцессах, и за чрезмерную беспокойность следовало наказание. Прощалось только «гражданским», но даже «гражданские» были осведомлены, что лучше не высовываться. В том числе и с такими мелочами, как случайное столкновение со столбом или задавленное животное.

Проклиная своё любопытство, Ньют спустился по лестнице к окну; оно было распахнуто настежь. Лицо, еще не отогревшееся после прогулки с работы, опалил мороз, но он высунулся наружу.

Дорожка, отделяющая площадку перед подъездом от искусственного катка, летом выступающего в качестве мини-футбольного поля, как правило пустовала. Она была чересчур узкой, так что проехать по ней, не поцарапавшись, удавалось только мастерам – все, кто располагал автомобилем, останавливались на парковке, чтобы одним прекрасным утром не обнаружить царапину, соскобленную краску или вмятину. Однако сейчас прямо перед входом в подъезд Ньюта стоял грузовик из серии тех, в которых перевозят мебель; в салоне обозначались очертания водителя с кепкой, надвинутой на глаза.

Один из пассажиров внутри вдруг резко развернулся и пинком выбил второго из грузовика, так что железо мерзко хрустнуло, заставив обеспокоиться состоянием костей упавшего на асфальт человека. Не успел тот подняться, как он уже спрыгнул за ним, схватил за шкирку и потащил в дом, бросив что-то водителю, который тут же кивнул, завел двигатель и двинулся вперед. Запищали кнопки замка, перемежаясь с рычанием схваченного парня, явно пытающегося вырваться из железных тисков товарища, крики прозвучали ближе – они вошли внутрь.

Ньют метнулся к квартире. Первый пассажир тащил второго по лестнице, игнорируя вопли и остервенело дёргая его, чтобы отлепить от перил, за которые тот цеплялся.

- Галли, отпусти! – чуть ли не визжал парень. – Отпусти, говорю! Ты не имеешь права! Вы не можете просто запереть меня здесь!

Ему не отвечали – продолжали тянуть наверх.

Ньют юркнул к себе, но оставил щель между дверью и стеной. Он сам не понимал, зачем – из соображений о собственной безопасности следовало запереться на все замки и претвориться, что ничего не видел и не слышал, - однако что-то заставило его прислониться к глазку и обратиться в слух.

- Галли, умоляю! Я не выдержу!

- Все ты выдержишь!

Ньют вздрогнул. Они поднимались на третий этаж, туда, где буквально сегодня утром мирно пили кофе Хорхе и Бренда. Он хорошенько рассмотрел их, пока они боролись друг с другом: тот, что вытолкнул товарища из грузовика, был высок, мускулист и чем-то напоминал то ли боксера, то ли бойца без правил (если бы Ньют пересекся с ним на улице, свернул бы в переулок, настолько угрожающе он выглядел). Второй был меньше и в сравнении с ним казался воробьем, присевшим на ветку к орлу – подтянутый, спортивного телосложения, но какой-то потрепанный, бледный, больной.

- Галли, - прошептал он, когда «боец» буквально впечатал его в пол, - отпусти. Ты же знаешь, я…

- Знаю, но другого выхода у нас нет, Томас. Сделай это хотя бы ради Бренды и Хорхе.

Тот, кого назвали Томасом, всхлипнул; Галли ключом открыл дверь в квартиру Галларага – и всё смолкло.

Ньют ошарашенно опустился на колени.

Отныне предупреждение Хорхе и Бренды звучало не так абсурдно.

***

Галли покинул квартиру Галларага посреди ночи – с криками, ругательствами и угрозами. До этого добрых полчаса сквозь стену доносились вопли, смачное хлюпанье плоти под кулаками, звон и треск падающих и разбивающихся предметов, затем – лихорадочно-истеричный монолог Томаса, проповедь Галли, из которой Ньют различил лишь несколько слов, невнятное бормотание, пощечина и всхлип.

Уснуть Ньюту удалось, только когда они замолчали – он погрузился в болезненную дрему, сопровождающуюся жгучими, обидными видениями. Ему мерещились Хорхе и Бренда, с сатанинским хохотом метающие в него камни, разворачивающиеся к нему спиной и растворяющиеся в темноте. Он сам барахтался в ней, силясь найти источник света, но вокруг не было ничего – лишь он, одинокий, беспомощный…

Его разбудил уход Галли – парень хлопнул дверью так, что всё здание чуть не пошатнулось. Часы показывали три утра, в соседней квартире навзрыд плакал Томас. Ньют почти видел, как он прислоняется спиной к стене, прижимает колени к подбородку, утыкается в них лбом и сотрясается в рыданиях. Тут же подкатила злость: как можно так обращаться с человеком?! Подмывало постучаться, составить ему компанию, отпоить чаем, как его отпаивали Бренда и Хорхе, но что-то не позволило, приковало к кровати. Может, те слова в записке: «Ни за что, ни при каких условиях не сближайся с ним».

Ньют воскресил в памяти образ Томаса, отбивающегося от Галли, упорно волокущего его по лестнице – образ нечеткий, но всё же вполне ясный. Растрепанные темные волосы, бледное лицо, потрескавшиеся губы, умоляющий взгляд, руки, судорожно цепляющиеся за плечи друга – то ли в попытке удержаться, то ли в порыве оттолкнуть.

Томас и Галли смотрелись пугающе-странно, но Ньют не мог выгнать их из головы. Он заснул, наблюдая, как Томас падает перед Галли на колени, а потом…

***

Ньют вскочил мокрый и испуганный, будто за ним гнались разъяренные голодные тигры. Мир за окном уже окрасило в золото висящее в центре небосклона солнце, беззаботно лаяли оживившиеся собаки – обычно они притыкались в углы и скулили, стремясь разжалобить людей и выманить у них кусочек-другой съестного. Он уткнулся в ладонь, стирая с щек влагу, убрал назад слипшуюся прядь, мимолетно отметив, что волосы отросли до неприличия – до плеч, - и причиняют нешуточный дискомфорт. Надо отрезать – на парикмахерскую ни времени, ни денег, так что придется самому…

Зимний озноб охватил непредсказуемо – оказалось, окно было приоткрыто, и сквозь него проникал морозный воздух. Странно, подумал Ньют, он проветривал вчера и точно закрывал его. Может, не до конца повернул ручку? Да ну и черт с ним; пошатываясь, потирая глаза и придерживая на себе одеяло онемевшими пальцами, парень доковылял до окна, зацепился за штору, чтобы не потерять равновесие, и закрыл его до упора.

Температура повысится нескоро – можно посидеть на кухне, выпить горячего кофе с бутербродом – в холодильнике должен тоскливо мёрзнуть кусок колбасы, - расслабиться и по полной насладиться фактом, что сегодня никуда не надо, что работа только завтра, а завтра – понятие далекое и абстрактное, до него еще дожить…

А еще неплохо бы найти шерстяные носки.

Ньют почти плюхнулся на стул, как тут, случайно моргнув, засёк постороннее движение в области плиты. Сон как рукой сняло – Ньют отшатнулся, автоматически нашарив нож.

В следующий момент он забыл, как дышать.

На него изумленно уставился… Томас. Не призрачный – реальный Томас. Темноволосый, бледный и изможденный, будто неделю страдал от бессонницы; такой же взъерошенный, как вчера, но в другой футболке. Ньют невольно засмотрелся на длинные сильные руки и музыкальные пальцы, в которых деревянная лопатка для переворачивания блинов почему-то казалась до смешного неуместной.

Томас прокрался в его квартиру и хозяйничал, как у себя дома. Ньюту впору было рассердиться и выставить его, однако такого желания не возникло – парень, неожиданно высокий и широкоплечий, в растянутых шароварах и в окружении продуктов и посуды излучал уют и спокойствие. В кухне витал аромат творога, шелестело кипящее масло, бурлила вода в чайнике, вечно пустующие полки были заставлены пакетами с мукой, солью, крупами и специями, и даже белая скатерть, выцветшая не меньше тысячи лет назад, словно снова приобрела первоначальный цвет.

Присутствие Томаса пробудило в заиндевевшей квартире Ньюта весну.

- Наконец-то ты встал, - улыбнулся гость. – У тебя тут было шаром покати, поэтому я сгонял в магазин и пополнил твои запасы, ну а еще приготовил завтрак в качестве извинений за внезапное вторжение. У тебя не было кофеварки, поэтому я одолжил у Бренды и Хорхе – надеюсь, ты любишь крепкий кофе. Лично я – обожаю. Добавить сахара?

Ньют опешил, но выдавил, откладывая нож в сторону:

- Пожалуйста.

Томас размешал сахар и поставил перед Ньютом чашку с феноменально тёмной жидкостью, от запаха которой закружилась голова, а в животе требовательно заурчало. Тогда Томас пододвинул к нему тарелку с салатом, аккуратно свернутыми блинами, джемом и тостами, так что у него слюнки потекли. Он-то привык питаться лапшой быстрого приготовления да лакать впопыхах заваренный чай – наверно, забыл бы, что такое нормальная еда, если бы не работал в кафе. А тут – такая роскошь!

- Да ты ешь, ешь, не стесняйся. Не отравлено.

Ньют взял вилку и неловко отправил в рот кусочек. Пища растаяла на языке, и он жадно набросился на неё на потеху Томасу.

- У тебя такие хорошие манеры, - вдруг сказал гость, закинув ногу на ногу. – Галли бы набил мне морду и организовал свободный полет через ближайшее окно, а ты вот завтракаешь, и ничего. Я так давно хотел позаботиться о ком-нибудь, и вот она – возможность. И ты ее не отверг. Спасибо.

Ньют смутился. Он подавился бы, заподозрил сарказм или издевательство, но вид у Томаса был настолько несчастный, что сама идея его желания позабавиться над соседом представлялась чушью. Поэтому Ньют улыбнулся и ответил:

- Не за что. Это... очень кстати. Обо мне никто никогда не заботился.

- Правда?! Тогда я могу это делать! Галли собирается приезжать каждую субботу. Я свихнусь в одиночестве за неделю, поэтому мне будет только в радость, а тебе – проще. Денег драть не стану и, кстати, за продукты ты ничего не должен. Считай это актом доброй воли и подарком в честь встречи. Меня зовут Томас.

- Ньют.

Они пожали друг другу руки. Кожа нового знакомого была холодной, как у мертвеца. Верь Ньют в привидений, вампиров и зомби, задался бы вопросом, а не принадлежит ли сосед к их загробному роду, однако он был реалистом.

- Чудное имя! Соответствует.

- Соответствует? – уголки губ поползли вверх. Ощутив себя идиотом, Ньют вернул их в исходное положение, однако улыбаться хотелось до смерти. – Ты же меня не знаешь, чтобы утверждать.

- Знаю, - беззаботно откликнулся Томас. – Я не навещал Бренду и Хорхе, но мы разговаривали по телефону. В числе прочего они рассказывали о тебе. Трудоголик, сутками пропадаешь на работе, частенько отрубаешься прямо на лестнице и теряешь сознание от перенапряжения. Они волновались за тебя. Собственно, я из-за них и решил сюда заявиться. Они сорвались с насиженного места из-за меня, должен же я как-то отплатить? Хотя бы заботой о том, кем они дорожили.

Ньют мог бы спросить что угодно, но на ум пришло именно:

- Они мной дорожили?

- Еще как, - закивал Томас. – Бренда вообще только о тебе и тараторила: ах, какие таблетки купить Ньюту, какой кофе ему нравится, или он предпочитает чай, чего он хотел бы на день рождения, надо замотать новогодний подарок в бумагу посимпатичнее и всё такое. Хорхе это раздражало, но он к тебе тоже привязался. Признаю: вполне справедливо. Ты интересный экземпляр.

- Не такой, как ты.

В карих глазах сверкнуло нечто коварно-любопытное:

- О?

Стоило бы задуматься, а не попридержать ли язык, ведь этот милый и добродушный парень может быть кем угодно, хоть сицилийским доном, но Ньюта понесло, как в начальной школе:

- Да. Ты вообще персона загадочная. Приезжаешь на грузовике, из которого ничего не выгружаешь, в компании жуткого парня, обращающегося с тобой, как с пленником или рабом; а перед этим мои соседи съезжают так резко, будто за ними гонится гангстерская группировка, выбивающая из должников всё до последней копейки или капли крови – в зависимости от финансового положения. Можно только гадать, кто ты.

На мгновение Томас помрачнел; сердце Ньюта ухнуло в пятки – контролировать язык! Идиот!

Однако тень соскользнула с лица гостя, и он весело расхохотался:

- Всё не так сложно, Ньют, но пока тебе лучше остаться в неведении. Что касается Галли… Галли не обращается со мной, как с пленником или рабом. Он просто груб и неотёсан. Та еще свинья, но подружиться с ним вполне реально. Мы общаемся уже шесть лет, из этого срока я не хотел убить его примерно минут двадцать. Однако мне нравится. Он искренний. Как ты, но иначе.

Ньют глотнул подостывший кофе и принялся слушать болтовню Томаса, хлынувшую на него сплошным потоком.

***

Томас взял в привычку навещать Ньюта каждый день, так что вскоре его внезапные визиты, включающие в себя горячую еду, веселые истории, фильмы на DVD и безусловно приятную компанию, стали сами собой разумеющимися. Возвращаясь с работы, Ньют знал, что новый сосед хозяйничает в его квартире, носясь, как маленький ураган. Казалось, Томас живет не рядом, а непосредственно с ним – Ньют был не в курсе даже, где он спит, у себя или у него, Ньюта, на диване; по стечению обстоятельств засыпал Ньют у Томаса на коленях, ощущая, как тот перебирает его волосы, а просыпался, когда на плите уже шипел завтрак. Насколько он знал, после того, как он отправлялся на работу, Томас снова засыпал и не вылезал из-под одеяла, пока Галли не проводил контрольный звонок; обычно – около полудня.

Ньют жалел, что не присутствует при их разговорах. Не понимал, почему, но – жалел.

Наверное, Томас звонко смеется в трубку, подкалывая беснующегося Галли. Наверное, говорит, как ждет его приезда. Наверное, делится впечатлениями, ведь для него любое бытовое происшествие – увлекательное приключение. Наверное, рассказывает про странного парня-трудоголика, ведь для него не существует такого понятия, как личное пространство. Он выкладывает всё подноготную, не заботясь о том, как это можно использовать против него, показывает душу со всех сторон, крутит её, как учитель математики – пластмассовый кубик, демонстрируя ученикам младших классов все его грани. Он – открытая книга. Открытая, но загадочная.

У Томаса имелся целый склад дисков и комиксов, он мог часами рассуждать, кто сильнее – Бэтмен или Капитан Америка. Он готовил по программам Джейми Оливера и не помнил наизусть ни одного рецепта; зато каждый был записан в его блокноте. Он отчаянно хотел прогуляться по районному парку и развлечься, но не нарушал запрет Галли на выход из дома и перемещался исключительно между собственной квартирой и квартирой Ньюта, хотя приказы для него ничего не значили. Он чертил схемы и ремонтировал сломанную бытовую технику; у Ньюта заработал компьютер, накрывшийся аж год назад, и тостер, принадлежащий ещё бывшим хозяевам. Он звонко хохотал, откидывая голову назад, чертил схемы по рассказам Ньюта о кафе и обещал когда-нибудь сесть за столик, который он обслуживает, заказать кофе и оставить ему сто двадцать процентов чаевых.

Читая женские романы (за неимением лучшего), Ньют плевался от бредовых сравнений людей с небесными светилами – «он был холоден, как луна», «горяч, как солнце». Однако с Томасом он понял, откуда возникли эти клише – Томас действительно был солнцем. Его карие глаза излучали свет, а от кожи исходил жар, сравнимый с летним днём; сидя вечером перед телевизором, Ньют обнимал его и грелся, забывая о годах одиночества, покрывших его внутренности коркой инея; рядом с этим парнем она растворялась, как таблетка аспирина в тёплой воде.

Почему Бренда и Хорхе настаивали, чтобы он не сближался с ним?

Ньют сам не заметил, как начал называть его Томми. Это произошло спонтанно; он бы не обратил на это внимание, если бы Томас вдруг не смутился, не потянулся к затылку, чтобы потрепать волосы, как он обычно делал, когда его что-то волновало. Ньют готов был влепить себе пощечину и уже начал извиняться, но Томас неожиданно улыбнулся и сказал: «От тебя уменьшительно-ласкательные звучат очень… мило».

Это было разрешение. После него Ньют обращался к соседу только «Томми», перекатывая короткий, не мелодичный, но странно-сладкий набор звуков на языке, ощущая себя особенным. Почему-то он был уверен, что до него Томаса никто не называл Томми; это их связь, личная, никого не касающаяся. Даже Галли.

Томми, Томми, Томми. Как кот – домашний, однако рвущийся на свободу. Грациозный, гордый, но тяготеющий к людям; ластящийся и нежный, но способный обнажить клыки.

Чем пристальнее Ньют наблюдал за новым другом, тем сильнее убеждался, что с ним что-то не так. Его «причуды» не были ужасающими и не служили предлогом для отказа от общения с ним, как наказывали Хорхе и Бренда, однако вызывали смятение. Томас метался меж двух огней и периодически терял нить реальности; но самое ужасное – Ньют понятия не имел, как ему помочь.

С ним он вёл себя вполне адекватно. Они болтали, осушали чашку кофе за чашкой, дискутировали на самые разнообразные темы, так что впору задаться вопросом – а есть ли что-то, чего Томас не знает? Но иногда в Томасе что-то переклинивало, как в роботе; он замирал с ложкой в руке, так и не размешивая сахар, лежал на диване, уставившись в потолок и почти не моргая; танцевал в зале, не реагируя на оклики. А через неопределенные промежутки времени будто заболевал на сутки или дольше; щеки вваливались, под глазами образовывались тёмно-фиолетовые круги, затруднялось дыхание, глаза поддергивались пленкой.

Ньют спрашивал, что это, болен ли он, но Томас качал головой и сваливал всё на переменчивость настроения.

Когда приезжал Галли, Томас удалялся в свою квартиру и не показывался, пока тот не уезжал. В эти часы или дни – в зависимости от графика Галли, - внутри Ньюта бушевал пожар. Его сердце будто резали на части, в живот втыкали раскаленные лезвия. Днём он кое-как отвлекался на работе, а ночью прислонялся к стене и слушал, слушал, слушал. Ловил каждый оттенок голоса Томаса, пытался определить его эмоции; внимательно составлял из обрывков звуков и слов Галли предложения, выясняя, что же творится с Томасом, но так и не пришел к конкретному выводу. Галли и Томас беседовали обо всём и ни о чём, делились новостями, к которым Ньют не имел ни малейшего отношения.

С Томасом незаметно минуло пять недель. Ньют перестал жить одной работой, уходил в шесть, а не в полночь, научился отказывать коллегам и, по утверждению Фрайпана, посвежел; хозяин заведения, Алби, отметил его заслуги, и портрет блондина красовался над барной стойкой в старой рамке с почетной подписью: «Лучший работник месяца». Ньют снова улыбался, завязывал волосы в хвост и шутил с посетителями; несколько девушек сунули ему в карман номера телефонов.

Совершенно другой человек, довольно бубнил Алби, совершая контрольную проверку.

Почувствовав вкус к жизни, а не тёмным обоям кафе и пропылившемуся дивану, Ньют изучил улочки района, познакомился с продавщицей ларька, в котором отныне каждый будний вечер приобретал шоколадки и конфеты для сладкоежки Томаса, а также – вычислил, какая машина у Галли. Обитатели дома парковались на строго установленных местах, которые Ньют выучил наизусть; ровно в воскресенье на бордюре появлялся незнакомый автомобиль – синий фольксваген, - а в понедельник исчезал.

Он бы выбил в нём стёкла и фары, но не хотелось обижать Томаса; всё-таки, они с Галли друзья.

Томас словно боялся встречи Ньюта и Галли; по его просьбе Ньют не показывался ни на лестничной площадке, ни на балконе, и уж тем более не звонил в квартиру Галларага, хотя так и подмывало постучать и попросить соль. Обижался, но не перечил – зачем разрушать отношения из-за мелочей? Всё равно ему ничего не светит; стоит сохранить хотя бы искры из огня, который мог бы вспыхнуть.

Однако, всё тайное становится явным, как ни скрывай.

Была пятница, в связи с чем Томас и Ньют запланировали просмотр «Крёстного отца». Традиция устраивать киносеансы перед выходными установилась быстро и не оспаривалась. Продукты были закуплены, попкорн томился в микроволновке, разбухая и распространяя божественный аромат; Томас виртуозно нарезал хлеб с колбасой, Ньют чистил картошку для чипсов.

- Говорю тебе, прочитай книгу, - убеждал Томаса Ньют. – Фильмы хороши, не спорю, но ничто не сравнится со стилем Марио Пьюзо.

- Да отстань ты, - смеясь, отмахивался парень. – Задрот!

- Раньше был, сейчас нет.

- И сейчас есть. Кто вчера полночи просидел с томиком Драйзера и еле-еле разлепил зенки, чтобы отправиться на работу?

- Чтение – хорошее оправдание!

- Да ни фига.

Ньют блаженствовал. В доме наконец-то включили отопление, гудела печка, напротив сидел лучший друг; это был рай, и ничто не могло омрачить его.

Ньют верил в это, однако – некоторым людям плевать на священность. Он почти открыл рот, чтобы возразить, когда в квартире раздалась трель звонка, отвратительно истеричная, перебивающая расслабляющую мелодию из радио, играющую на фоне.

Томас дёрнулся:

- Ты приглашал кого-то?

- Издеваешься. Кого мне приглашать.

- Тогда кто это?

Ньют и предположить не мог.

- Может, проигнорировать? Он уйдет, когда поймет, что никто не собирается ему открывать.

- Музыка слышна, не прокатит.

Скрипя зубами, блондин встал и направился в коридор. В кладовке лежала бита; руки так и чесались использовать её не по назначению. Гость трезвонил, как умалишенный. Жаль, у него нет пистолета – с ним проблемы решаются вдвойне проще.

Ньют нерешительно, готовясь врезать пришедшему, если тот совершит подозрительное поползновение, приоткрыл дверь, отметив, что стоит починить пошедший трещинами глазок. Или повесить цепочку.

На пороге стоял Галли.

***

Ньют точно не помнил, какое количество сигарет надо выкурить за раз, чтобы отбросить коньки, но сделать это так и подмывало. Он даже высыпал на стол всё имеющееся в доме, чем можно было бы закурить – и отхватил у Томаса, однако кучка выглядела невнушительно, и он оставил эту затею. Во многом из-за мысли, что Томас без него пропадет – одиночество сведёт его с ума; возвращаясь с работы, он замечал, как к концу дня, проведенного наедине с собой, сосед буквально съезжал по наклонной, будто его крыша намыливалась в отпуск, но так и не рванула, прикрепив к холодильнику записку: «Прощай, целую!».

Они сидели в пустой квартире, где почти выл ветер, как в плохом вестерне, дымили и молчали. У Томаса дрожали пальцы, губы сомкнулись в тонкую линию. Он давился дымом, но не прекращал, и Ньют раздумывал, как бы ненавязчиво отнять у него чёртовы сигареты. Потому что, в отличие от него, парень явно расценивал шансы на смерть от угара табаком вполне серьезно.

От непроницаемой тишины, нарушаемой лишь их дыханием, да запаха чесались глаза, свербело в глотке и стучало в ушах. Ньют хотел прервать это, но понятия не имел, как. Томас балансировал на грани – изредка выплёвывал грязные ругательства, теребил ручку, ронял что-то на пол; его зрачки расширились, на лбу выступила испарина. По-хорошему, ему требовались таблетки, но Ньют был не в курсе, где их взять, поэтому пустил всё на самотёк, пообещав себе не смыкать глаз этой ночью, чтобы, не дай бог, с другом ничего не случилось. Теперь, благодаря Галли, он знал, что печальный исход не просто возможен – он вероятен.

В первый момент, нос к носу столкнувшись с товарищем соседа, демонстрирующим садистские наклонности и тенденцию ограничивать Томаса от мира, Ньют опешил. Во второй – испугался: с такими-то замашками, как поступит этот великан, обнаружив друга в квартире незнакомца? Ньют не убежал бы, поджав хвост, но и в схватке против него не выстоял бы, а умирать, ровно как и попадать в больницу, ему не хотелось. Поэтому он потянулся к щетке для обуви, покоящейся на тумбочке – залепить ею оппоненту в переносицу и…

Однако Галли зла не держал. Вопреки ожиданиям, он был обеспокоен, но не взбешен, и когда на вопрос «где Томас?» Ньют прошептал: «Здесь», - всего лишь оттеснил его и скользнул внутрь.

Встреча Томаса и Галли была бурной, но не до такой степени, чтобы вызывать полицию. Они наорали друг на друга, врезали друг другу в животы и успокоились. Ньют вооружился битой – для перестраховки – но она не пригодилась. После краткой потасовки Галли обессиленно упал на диван рядом с нахмуренным Томасом; Ньют даже принес ему воды – тот едва дышал, словно его одолел приступ астмы. Оправившись, он потрепал Томаса по волосам и буркнул: «Я волновался. Что, по-твоему, мне думать, когда тебя нет в квартире?»

По рассказам соседа Ньют сформировал нелестный образ; к счастью, в реальности он не оправдался. Галли действительно был до смешного вспыльчив, говорил громко, рыча, в приказном тоне, однако при этом проявлял настоящее участие и даже некоторый такт. Поблагодарил Ньюта за воду, сам вымыл стакан, сделал комплимент чистоте в квартире и извинился за грубое вторжение. Ньют даже убрал биту – но так, чтобы она находилась в поле зрения.

Но несмотря на положительные моменты, вечер был испорчен окончательно и бесповоротно. Томас как язык проглотил, Галли производил впечатление инспектора, заявившегося с целью проверки жилищных условий, и это не могло не смущать.

Он страстно желал, чтобы этот человек покинул его квартиру, убрал свои щупальца от Томаса и никогда не возвращался. Галли словно прочитал его мысли – засобирался, неожиданно тепло и просто попрощался с Томасом (мягкое «до следующей недели» заставило передернуться), а перед тем, как уйти, вдруг схватил Ньюта за запястье и зашептал:

- Ты наверняка считаешь этого парня безобидным, а меня – врагом народа, но знай, это не так. Он сам не причинит вреда, зато это могут сделать те, кто на него охотятся. Почему, думаешь, Бренда и Хорхе так резко сорвались из этой дыры? Чтобы упрятать его, дать ему убежище. Но любое убежище рано или поздно всплывает; ты даже не представляешь, на что подписался, став его другом. Теперь могу только пожелать тебе удачи. Заботься о нём, пока меня нет – он тяжело болен и, возможно, ты облегчишь его страдания. Всем было бы легче, развейся у него рак, но атакован его разум. И да, Ньют. Когда-нибудь я заберу его. Навсегда. Будь готов к этому. А пока – держи визитку. Чуть что – звони не медля! Не в полицию, не в скорую – мне. С этим парнем совладаю только я.

Он говорил искренне и дружелюбно, будто сожалея и сопереживая – и это взбесило Ньюта ещё пуще. Не скройся он в коридоре, блондин врезал бы ему так, что ободрал костяшки до мяса. Не раздайся под окнами визг шин, сбросил бы ему на капот микроволновку.

Галли умотал обратно к себе, туда, где занимался своими делами. Тем не менее, его присутствие ощущалось здесь; словно, переступив порог, он приклеил к стене свой фантом, который теперь рыскал, вынюхивая информацию.

- Извини за это, - вдруг подал голос Томас. – Я не был готов к тому, что он заявится раньше. Моя вина – тебя задело.

- Ничуть меня не задело, - выдавил улыбку Ньют, вложив в нее всё своё актерское мастерство. – Напротив, это… познавательно.

Томас поперхнулся дымом и почти засмеялся. Ньют поднял на него взгляд. Надежды не оправдались: Томас по-прежнему нёс на лице отпечаток ужаса, растерянности и того, что поэты называют бездной.

Вспомнились слова Галли о его болезни – душевном недуге, судя по намёкам. Блондин присмотрелся к товарищу пристальнее: бледный, изможденный, помятый – словно простыня, вытащенная из стиральной машинки. Фиолетовые синяки под запавшими глазами, нервный тик; облизывает губы с интервалом в тридцать секунд, шныряет взглядом, обнимает себя за плечи – будто панически боится чего-то.

Ньют хотел бы спросить прямо: «Что с тобой?» - но был уверен, что не получит честного или по крайней мере чёткого ответа.

- И что ты думаешь о нём? О Галли?

- Его физиономия – копия морды тираннозавра.

Из лёгких Томаса вырвался полубезумный сип, от которого по спине Ньюта пробежали мурашки. Дурной, дурной знак.

- Хорошо подмечено. Обязательно процитирую… в следующий раз.

Ньюту не понравилась эта заминка, но он вымученно улыбнулся:

- Только без указания авторства, пожалуйста. Я ещё слишком молод, чтобы умирать.

Томас вновь затянулся и, сплетя из дыма кольцо, сказал:

- Галли безукоризненно следует режиму. Расписание для него – святое. Это было… предупреждение. То, что он приехал не в назначенный день – чертовски плохо. Значит, у него возникли проблемы, и серьезные – с балды или из паранойи он бы не разменивался.

Позже Ньют проклинал себя за то, что промолчал.

***

Они легли спать вместе. Томас уткнулся носом Ньюту в шею и щекотал его кожу дыханием, убаюкивая, так что тот уснул почти мгновенно и поразительно крепко. С утра ему стало известно, насколько жестокую шутку сыграл с ним бог сна, утянувший его в глубину своих владений – будь он на поверхности, уловил бы, как Томас вытаскивает руку из-под его бока, собирается, шнурует ботинки и просачивается через щель между дверью и стеной. Но он спал безмятежно. И это было роковой ошибкой.

Он разлепил глаза, когда солнце сияло высоко в небе, и нашарил рядом ледяную пустоту. Половина дивана, занимаемая Томасом, была идеально застелена, будильник – выключен, а на кухонном столе, накрытый полотенцем, остывал завтрак. Стрелки показывали двенадцать; и только потому, что звонок не раздался в девять – чтобы успеть приготовить Томасу сюрприз, - Ньют понял, что тот сбежал. Сбежал, как в фильмах о профессиональных грабителях – стерев следы, выиграв время для увеличения дистанции путем отключения грёбаных часов. Завтрак в такой ситуации виделся изощренным издевательством.

Паника захлестнула Ньюта, как никогда – он не относил себя к тем, кто разводит сопли по поводу и без. Он верил, что родители должны спокойнее относиться к тому, что детей-подростков двое суток нет дома – потусят-потусят и приползут, как миленькие. Однако сейчас внутри что-то вопило: исчезновение Томаса может обернуться ужасающими последствиями.

Окончательно он убедился в том, что всё тщательно спланировано и грозит бедой, когда решил проверить квартиру соседа – и не смог открыть собственную дверь. Ключей нигде не было – ни в ящиках, ни под ковриком, ни за шкафом. Томас забрал их с собой – задержать друга на такое количество времени, чтобы тот сто процентов не нагнал его.

Ньют развернул визитку Галли руками, трясущимися, как у припадочного; не сразу попал в кнопки. Когда в трубке растягивались гудки, он почти молился, а услышав сдержанно-стеклянное «Да», прохныкал, как ребенок, заблудившийся в торговом центре:

- Томас! Томас запер меня и сбежал. Галли, ты должен найти его. Должен!

- Успокойся, - рявкнули на том конце провода. – Рассказывай по порядку. И быстрее!

Ньют выложил всё, по-детски уповая, что Галли, как Супермен, спасёт его друга – потому что жизни без него он не представлял. И полагал, что это у них общее. Томас – он же солнце, заглянет – и из головы уже не выкинешь…

После непродолжительного молчания Галли напряженно сказал:

- Я так понимаю, опасности для тебя нет, поэтому можешь продолжать жить, как привык до этого. Ходи на работу, смотри фильмы вечерами, тебя наша история не коснется. И всё-таки будь осторожен, сохрани мой номер, потому что в случае чего… полиция тебе не поможет.

- Погоди! Как же Томас? Какая опасность? Ты знаешь, где он?

- Примерно представляю, да.

- Ты вернешь его?

- Нет. Я понимаю, как тебе больно, Ньют, но он выдал свое местоположение. Теперь, даже если я перехвачу его, они вычислят нынешнее убежище; твоя задача – хлопать глазками и делать вид, что ты ничего не знаешь и никогда с ним не встречался. Это спасёт тебя. А его придётся спрятать где-нибудь ещё. Сам понимаешь, нельзя идти на риск, поэтому новый адрес я тебе не скажу.

Ньют вздрогнул; его насквозь пронзил холод, внутренние органы ухнули в землю. Между ребер разверзлась звенящая пустота.

- Я… понял, Галли. Попрошу лишь об одном: сообщи мне, когда найдёшь его. Пожалуйста.

- Договорились, Ньют. Ты справишься с этим.

Поддержка была неловкой, но лучше, чем ничего.

***

Неизвестность терзала, рвала плоть зубами-кинжалами. Улыбка вновь стёрлась с лица Ньюта, он опять превратился в тень самого себя. Его фотографию в старой рамке сменило изображение Фрайпана, поднос валился из рук; часто он неправильно записывал заказы или относил их не к тому столику. В итоге, Алби, устало отмахнувшись, дал ему двухнедельный отпуск: опомниться, прийти в себя и потом взяться за дело с новым зарядом сил и бодрости. Проблема состояла в том, что «в себя» Ньют прийти не мог. Больше никогда. Потому что собой он был только с Томасом, который исчез из его жизни навсегда. В любой другой момент он обрадовался бы этим двум неделям: они провели бы этот отпуск вместе, за фильмами и выпечкой, он придумал бы множество мероприятий в четырех стенах, чтобы развеселить своего запертого друга. Однако теперь в этом не было смысла.

Ни капельки.

Он лежал на диване, укутавшись в одеяло, и трясся от холода, потому что ничто, кроме объятий Томаса, не согревало его. Пил кофе и не чувствовал вкуса. Отмечал улыбки девушек, и ничто внутри него не откликалось. Читал и терял суть повествования. Всё вокруг окрасилось серым. Смысл выкачали, как кровь из донора.

Он не выпускал телефон, проверял его каждые пять минут, словно надежда на то, что Галли позвонит, ещё тлела. Но экран не загорался, помещение не озарялось трелью незатейливой мелодии. Пора было забыть, отпустить, начать заново, но…

В середине декабря в его дверь постучал мужчина средних лет в белоснежной одежде, похожий на крысу, за что Ньют недолго думая прозвал его Крысуном. Он лилейно улыбался, прижимая к груди какие-то папки, и таращился прямо в глаза Ньюту. Наверное, он считал это проявлением вежливости. Представился он как Дженсон и – предсказуемо – спросил о Томасе. Не видел ли он его, не жил ли он здесь, не установились ли между ними какие-либо отношения, и всё – вкрадчивым, приторно-сладким тоном, от которого вяли уши. Ньют ответил, что да, жил тут такой субъект, странный, загнанный какой-то, носа из квартиры не казал и постоянно плакал, хоть стены уплотняй; если бы он открещивался и клялся, что тут его не было, это выглядело бы подозрительно – преследователи наверняка нашли бесспорные доказательства пребывания Томаса в этом доме. Крысун кивнул, записал что-то и, сердечно пожелав Ньюту здоровья, удалился, напоследок вручив свою визитку: «Позвоните, мистер Айзексон, если он вдруг заявится… вещички там забрать, то, сё…».

После в его жизни снова застыла тишина. До конца января; до тех пор, пока телефон всё-таки не заорал, поставленный на максимальную громкость, и на экране не высветилось имя: «Галли». Ньют поднял трубку рвано, быстро, чуть не сорвав вызов:

- Да?!

Голос Галли был холоден, как вьюга:

- В пятницу состоятся похороны Томаса, - он назвал адрес. – Он хотел бы, чтобы ты присутствовал, поэтому… приезжай. Я могу прислать за тобой машину.

- Нет. Я доберусь своим ходом.

Ему казалось, пустота не может быть еще глубже. Он ошибался.

***

Кладбище было маленьким, огороженным невысоким забором, и охранял его смешной старичок в старомодной кепке. Томаса хоронили на самой окраине, с невзрачной могильной плитой; никто не обратил бы внимания на очередной крошечный памятник. Никто не подумал бы, что там, в трех метрах от мира людей, покоится Солнце. Недвижимое, холодное, безразличное…

Священник уныло читал молитву – словно в никуда, потому что его не слушали. Галли стоял, сложив руки на груди и закрыв глаза, парень азиатской внешности остервенело мял галстук, так что набухали вены, Бренда рыдала, уткнувшись в плечо Хорхе, а тот ее утешал, шепча что-то на ухо. Ньют стоял в отдалении и не мог оторваться от могилы; чудилось: вот сейчас он встанет, скажет, что это всё шутка, чего вы, ребята, все такие грустные, ну, но зев могилы оставался безмолвным.

Метель завывала яростно и горько. Ньют слышал в ней собственный крик, отражение собственной тоски. Хотелось взобраться на уступ и вскинуть голову к луне, чтобы каждый познал его потерю. Но он был человеком, и обязан был следовать правилам приличия. Поэтому он покорно молчал, ежась под порывами ветра и хлесткими ударами снега.

Все бросили по горсти земли без слов, словно не желали, чтобы священник стал частью их сокровенных тайн. Только Ньют прошептал: «Я буду скучать по тебе». И мысленно добавил: «Жаль, что ты ушёл, не попрощавшись».

После они сушились в крошечной провинциальной кафешке, греясь о кружки с горячими напитками. Слёзы на щеках Бренды проложили соленые дорожки, лицо опухло; мужчины выглядели немногим лучше – мрачные, с синяками под глазами, они поджимали губы и стискивали края стола до побелевших костяшек.

- Я должен знать, по какой причине его убили, не находите? – прохрипел Ньют, понимая, что если ему ничего не скажут, он сам умрёт от неведения, непроглядного мрака и горя. Ему было жизненно необходимо знать, почему. За что он потерял единственного друга.

Галли, парень-азиат и Галларага переглянулись.

- Всё из-за любви, - вздохнул Галли. – Извращенной, глупой родительской любви… Смешно, но они действительно считали, что ему будет лучше, что они совершают благо. Томас родился в семье учёных, специализирующихся на генной инженерии и модификациях. Безумные люди. Они с рождения затащили его в программу по совершенствованию человеческого организма; проводили эксперименты, провоцировали мутации. Мы учились в одной школе; он приходил на занятия весь обколотый, в синяках, со следами наручников. Учителя думали невесть что, обвиняли в наркомании и проституции, скандалили с его родителями, не подозревая даже, что они-то во всем и виноваты. Томас постепенно сходил с ума; в конце концов, мы решили вытащить его из их лап, но… просчитались. Мы не знали, что за ними стоит целая организация, располагающая силовыми ресурсами. На нас – меня, Минхо, Бренду с Хорхе, - они плевать хотели, а вот за Томасом организовали полномасштабную охоту. Минхо взломал базу данных и получил доступ к информации, что некоторые эксперименты всё-таки увенчались успехом – именно те, в которых участвовал Томас. Он нужен был им. Я приехал, едва узнав об этом, чтобы проверить, не добрались ли они до него, потому что были подозрения – к сожалению, как оказалось, не безосновательные, - что наша подруга… бывшая подруга, Тереза, выдаст им эти сведения. Она и выдала, но Томас уехал раньше. Сам. Мы... не успели остановить его. Он добрался до базы и сам сдался им в руки, чтобы на наши головы не свалились неприятности. Уберег от опасности. Когда мы пробрались туда, он уже умер от повторного круга опытов. Звучит как фантастика, да…

- Я верю, - ответил Ньют. – В его стиле.

- Мне не стоило приезжать, - выдавил Галли. – Если бы я сидел и не рыпался, он не прознал бы о проблемах, был бы шанс его вытащить!..

- Он сдался бы всё равно. Теперь я понимаю, почему он был таким. Его тяготило то, что он не мог позаботиться о вас, спасти, уберечь, корил себя за то, что втянул вас в это. Я был инструментом, на котором он вымещал свои неисполненные желания, поэтому знаю точно. Вам не стоит убиваться, он… был бы не рад этому. Он сказал бы: «Хватит нюни распускать. Улыбнитесь, всё позади». И я считаю, нам стоит поступить именно так. Хотя бы в дань его памяти.

- Ты прав, - заявила Бренда и растянула потрескавшиеся губы в широкой, радостной улыбке. Никто не обвинил бы её в фальши. – Он показал нам свою любовь, покажем же мы и ему – свою.

Улыбнуться получилось не у каждого. И всё-таки – это было лучше, чем ничего.

Метель застлала обзор и погрузила город в снежную перину, укрыв могилу Томаса Эдисона непроницаемым покровом. Ньют ощутил его близость у плеча: наконец-то, он был похоронен вместе с ним.