carpe diem
Название: "Его улыбка разгонит страх"
Автор: rainbow
Категория: слэш
Персонажи: Томас/Ньют
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Размер: мини
Саммари: ему дико и страшно в первые дни в Приюте, но рядом есть Ньют, такой добрый и светлый Ньют
читать дальше- Эй, Томми.
Ньют, как всегда, бесшумным шагом подойдя к Томасу, касается рукой его плеча. И голос его тоже, как всегда, звучит негромко и спокойно, будто всем до смерти надоевший новичок не хотел сейчас в клочья разнести хлипкий домик-спальню.
Кулак Томаса, занесенный назад, чтоб с размаху снова хлопнуть по дрогнувшей стене, замирает на половине дороги. И опускается обратно, не нанеся несчастному жилищу нового вреда.
Никто из десятков обитателей Приюта не мог угомонить Томаса, если тот разбушуется. А он бушевал. Ещё как бушевал, в который раз собираясь устроить парням выяснение отношений — да почему они молчат, словно воды в рот набрали, да почему не говорят ему ничего, да какого черта происходит в этом проклятом месте, да когда же его перестанут принимать за ребенка и объяснят, наконец, что такое Лабиринт и где же выход из него.
Объясните... покажите... ответьте... Не успело и нескольких дней пройти с тех пор, как Томас очутился здесь, а другие приютели так устали от него, что готовы были кидаться на стену. Конечно, все новички в первое время сыплют бесконечными вопросами. Но Томас был самым любопытным из всех. И никто, даже Алби, образец выдержки и терпения, не был способен выносить Томаса рядом дольше пары-тройки минут. Новичок не слушал, если ему затыкали рот ругательством или грубым отказом отвечать на вопросы. Новичок не понимал, отказывался понимать правила, по которым живет Приют. Он лишь продолжал лезть ко всем с этими вечными вопросами и нарушать одно правило за другим. Никто не мог успокоить его, когда он впадал в буйство по поводу наглого нежелания приютелей растолковать ему, что и как.
Никто не мог. Кроме Ньюта.
- Эй, Томми, - повторяет он, улыбнувшись своей тихой и спокойной улыбкой. Только Ньют умел улыбаться так. - Успокойся, слышишь?
И Томас, в тысячный раз удивляясь этому, тут же теряет всю браваду и жажду бросаться в бой. Горящая жарким пламенем ярость, вспыхнув, гаснет, будто её и вовсе не было. Руки опускаются. И, подменяя злость на всех людей на свете, какое-то теплое и странное, странное, очень странное чувство окатывает его изнутри.
Томас испытывал множество самых разных чувств, попав в кольцо стен Лабиринта. За пару дней, проведенных здесь, он, кажется, ощутил столько всего разного и сильного, сколько не было бы с ним и за тысячу обычных жизней. Страх. Первым чувством, долго и мучительно жившим в его душе, был страх. Стены, стены, стены до самого неба со всех сторон. Жуткие вопли из-за этих стен по ночам, вперемешку со скрежетом, грохотом и черт знает какими ещё дикими звуками. Невидимая воля Создателей, зашвырнувших их сюда, которая висела над ними, пригибая к земле. Путаный, изменчивый Лабиринт, из которого, судя по всему, просто нет и не может быть выхода. Приют, непонятное место в центре бесконечности, с кучей мальчишек, то ли нагло скрывающих от него правду, то ли не знающих толком ничего.
Томас боялся. Он засыпал со страхом в сердце, и страх был первым, что оживало в нем каждое чертово утро. Томас боялся и мальчишек, и Приюта, и Лабиринта, и даже своей исчезнувшей памяти.
Вторым чувством, не менее сильным, было смятение. Томас просто не знал, что ему делать теперь, в этой новой, неправильной жизни. Смириться? Опустить руки? Принять её, эту жизнь, как единственное и безысходное? Или биться в стены Лабиринта без конца, чтоб найти проклятый выход, который должен, должен, должен быть? Он бродил по Приюту, будто сумасшедший, с бешено горящими глазами, и не знал, куда ему приткнуться, как понять, какие порядки управляют этим странным местом. Другие парни молчали, как один, сговорившись, видимо, ничего не говорить новичку, чтоб он мучился в попытках найти все ответы самому — и ни от кого, черт побери, ни от кого он не слышал доброго слова. Разве что Чак был приветлив и дружелюбен с ним, но...
Третьим и, пожалуй, самым жестоким чувством Томаса было одиночество. Куча мальчишек вокруг. И никому нет до него ни малейшего дела. Все заняты с утра до вечера, вертясь, как шестеренки в часах, в круге своих насущных обязанностей... Приют работает, Приют действует, но что творится в головах этих подростков, с корнем вырванных из привычной среды? Что они чувствуют? Боятся ли они, как Томас? Верят ли, что выход существует, или давно потеряли всякую надежду?
Молчание приютелей не только удивляло и злило Томаса... оно пугало его. Он не доверял никому из этих мальчишек, даже вечно улыбчивому Чаку. Кто знает, не задумали ли они чего-нибудь... страшного. Да кто знает, может, они вообще не товарищи по несчастью, не такие же, как Томас, узники Лабиринта, а враги? Шпионы Создателей? Томас чувствовал себя безнадежно одиноким среди них. И никому не доверял.
Кроме Ньюта.
- Ну, ты больше не будешь рвать и метать? - чуть склонив голову к плечу и усмехаясь, но без злобы, без желания обидеть и задеть, Ньют подходит к нему. - Нельзя быть таким нервным, Томми. Успокойся.
И Томас ощущает, как стайки мурашек бегут по телу — всегда, всегда было так, с первого дня, стоило Ньюту назвать его этим дурацким именем. Томми... будто ребенка называет. Маленького и глупого. Но только раз Томас, решив не допускать такого оскорбления своей гордости, возмутился, потребовал не сокращать его имя так, — и больше не делал попыток урезонить Ньюта. Ньют звал его «Томми». Один-единственный из всех. Конечно, попробуй Гэлли так издеваться над его именем, Томас угостил бы его парой крепких ударов в челюсть. А Ньют... Только Ньюту он мог позволить это.
Взрывной характер Томаса был чужд всякому спокойствию и терпению. Он вспыхивал, как щепка от искры огня, и требовал у всех ответа на свои вопросы, а если не получал его, то кидался из стороны в сторону, пытаясь проникнуть всюду и везде собрать хоть жалкие крупицы информации. Ньют казался Томасу каким-то пришельцем с другой планеты. Может, он и сам был способен мыслить спокойно и здраво там, в прошлом мире, где не было этих громадных стен вокруг, не дающих выбраться на свободу. Но здесь, на клочке земли в центре Лабиринта, кишащего дикими тварями, как вообще можно сохранить хоть каплю разума? И тем более — как можно быть спокойным вопреки всему?
Тревога и страх в конце концов находили каждого приютеля. И даже Алби, лидер, вроде бы образец выдержки и железной воли, срывался на сорванный от злобы крик, когда что-нибудь случалось. Все они были такими — испуганными, дрожащими в ужасе, с хлипким контролем над собой, который готов был рухнуть в любую секунду. И, кажется, только Ньюта безысходность их положения не касалась ничуть. Ньют был... пришельцем с другой планеты. Он будто жил где-то за пределами Лабиринта, ни разу, сколько помнил Томас, не поддавшись панике. Ньют улыбался своей особой улыбкой, излучая на всех, кто просто стоял рядом с ним, ровное и светлое спокойствие. И любая тревога забывалась, и любой страх ослаблял дикие тиски, разбиваясь об эту теплую улыбку.
Томас не доверял никому из мальчишек, населявших Приют. И лишь Ньюту он поверил сразу и безвозвратно. Ньют был с ним, когда другие отмахивались от его упрямых вопросов. Ньют был с ним, когда отчаяние хватало его за горло, грозя задушить полной обреченностью ситуации. Ньют был с ним, когда по ночам его мучили рваные, тяжкие сны о стенах, подпирающих небо, и жутких тварях, готовых вцепиться в глотку, и Создателях, которые наблюдают за ними каждый миг. Ньют был. Всегда. Он принял на себя заботу о новичке, хотя никто его об этом не просил, хотя он мог бы, как прочие обитатели Приюта, махнуть на чертова шенка рукой и оставить его барахтаться в пучине безысходности одному.
- Томми...
Ньют вдруг выдыхает это тихо и шепчуще, подойдя совсем близко к Томасу и положив обе руки ему на плечи. Другие приютели разбежались от греха подальше, чтоб не связываться с излишне эмоциональным новичком. Никого больше нет в домике — только Томас и Ньют. Слабый луч едва взошедшего солнца, проникнув через щели в стенах, косо ложится им на лица.
Томаса согревает звук этого голоса, спокойного и теплого, как всегда, отзываясь в нем странной, странной, очень странной дрожью. Секунду назад готовый в клочья разнести все кругом, он больше не способен сдвинуться с места — стоит и смотрит на Ньюта, на яркие отблески света в его глазах. Что-то поднимается в нем — непривычное и даже пугающее чувство, которому он до сих пор не мог найти названия, да и не собирался делать этого, зная, что, в своей вечной попытке всё понять и объяснить ясными словами, лишь запутается и спугнет его.
Так происходило всегда, когда Ньют был рядом с ним, и особенно — в такие минуты, как сейчас, когда рядом больше не было никого. Конечно, через секунду, две, три сюда ворвется кто-нибудь забывчивый, вроде Чака — оставил в домике что-то важное и нужное — и это странное, необъяснимое, что висит сейчас между ними, будет разбито. Ньют уйдет по своим делам. И Томас тоже. А завтра, может быть, снова...
Только легкое касание руки Ньюта к плечу, его спокойный голос и ровная, бестревожная улыбка могли избавить Томаса от страха и смятения. Какие бы жуткие мысли не грызли его, как бы паршиво он не чувствовал себя, поднимая взгляд на стены Лабиринты, какими бы тщетными ни были попытки вспомнить свою прошлую жизнь, - Томас знал, что, стоит ему просто увидеть Ньюта, все темные чувства снимет, как рукой. Одиночества он больше не испытывал. Потому что не был один. Он не доверял никому из обитателей Приюта — и лишь Ньюту доверял полностью и безоговорочно. Почти с самого первого дня. И, как мог, гнал от себя вопросы о том, что же такое странное чувствует, когда Ньют подходит близко-близко к нему и тихо шепчет «Томми».
Какая, в конце концов, разница, что это такое? Пока рядом с ним есть Ньют, спокойный и будто вовсе не подвластный страху, пока от его улыбки бегут любые страхи и любая безнадежность, - в этом ужасном, невыносимом месте можно жить.
Автор: rainbow
Категория: слэш
Персонажи: Томас/Ньют
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Размер: мини
Саммари: ему дико и страшно в первые дни в Приюте, но рядом есть Ньют, такой добрый и светлый Ньют
читать дальше- Эй, Томми.
Ньют, как всегда, бесшумным шагом подойдя к Томасу, касается рукой его плеча. И голос его тоже, как всегда, звучит негромко и спокойно, будто всем до смерти надоевший новичок не хотел сейчас в клочья разнести хлипкий домик-спальню.
Кулак Томаса, занесенный назад, чтоб с размаху снова хлопнуть по дрогнувшей стене, замирает на половине дороги. И опускается обратно, не нанеся несчастному жилищу нового вреда.
Никто из десятков обитателей Приюта не мог угомонить Томаса, если тот разбушуется. А он бушевал. Ещё как бушевал, в который раз собираясь устроить парням выяснение отношений — да почему они молчат, словно воды в рот набрали, да почему не говорят ему ничего, да какого черта происходит в этом проклятом месте, да когда же его перестанут принимать за ребенка и объяснят, наконец, что такое Лабиринт и где же выход из него.
Объясните... покажите... ответьте... Не успело и нескольких дней пройти с тех пор, как Томас очутился здесь, а другие приютели так устали от него, что готовы были кидаться на стену. Конечно, все новички в первое время сыплют бесконечными вопросами. Но Томас был самым любопытным из всех. И никто, даже Алби, образец выдержки и терпения, не был способен выносить Томаса рядом дольше пары-тройки минут. Новичок не слушал, если ему затыкали рот ругательством или грубым отказом отвечать на вопросы. Новичок не понимал, отказывался понимать правила, по которым живет Приют. Он лишь продолжал лезть ко всем с этими вечными вопросами и нарушать одно правило за другим. Никто не мог успокоить его, когда он впадал в буйство по поводу наглого нежелания приютелей растолковать ему, что и как.
Никто не мог. Кроме Ньюта.
- Эй, Томми, - повторяет он, улыбнувшись своей тихой и спокойной улыбкой. Только Ньют умел улыбаться так. - Успокойся, слышишь?
И Томас, в тысячный раз удивляясь этому, тут же теряет всю браваду и жажду бросаться в бой. Горящая жарким пламенем ярость, вспыхнув, гаснет, будто её и вовсе не было. Руки опускаются. И, подменяя злость на всех людей на свете, какое-то теплое и странное, странное, очень странное чувство окатывает его изнутри.
Томас испытывал множество самых разных чувств, попав в кольцо стен Лабиринта. За пару дней, проведенных здесь, он, кажется, ощутил столько всего разного и сильного, сколько не было бы с ним и за тысячу обычных жизней. Страх. Первым чувством, долго и мучительно жившим в его душе, был страх. Стены, стены, стены до самого неба со всех сторон. Жуткие вопли из-за этих стен по ночам, вперемешку со скрежетом, грохотом и черт знает какими ещё дикими звуками. Невидимая воля Создателей, зашвырнувших их сюда, которая висела над ними, пригибая к земле. Путаный, изменчивый Лабиринт, из которого, судя по всему, просто нет и не может быть выхода. Приют, непонятное место в центре бесконечности, с кучей мальчишек, то ли нагло скрывающих от него правду, то ли не знающих толком ничего.
Томас боялся. Он засыпал со страхом в сердце, и страх был первым, что оживало в нем каждое чертово утро. Томас боялся и мальчишек, и Приюта, и Лабиринта, и даже своей исчезнувшей памяти.
Вторым чувством, не менее сильным, было смятение. Томас просто не знал, что ему делать теперь, в этой новой, неправильной жизни. Смириться? Опустить руки? Принять её, эту жизнь, как единственное и безысходное? Или биться в стены Лабиринта без конца, чтоб найти проклятый выход, который должен, должен, должен быть? Он бродил по Приюту, будто сумасшедший, с бешено горящими глазами, и не знал, куда ему приткнуться, как понять, какие порядки управляют этим странным местом. Другие парни молчали, как один, сговорившись, видимо, ничего не говорить новичку, чтоб он мучился в попытках найти все ответы самому — и ни от кого, черт побери, ни от кого он не слышал доброго слова. Разве что Чак был приветлив и дружелюбен с ним, но...
Третьим и, пожалуй, самым жестоким чувством Томаса было одиночество. Куча мальчишек вокруг. И никому нет до него ни малейшего дела. Все заняты с утра до вечера, вертясь, как шестеренки в часах, в круге своих насущных обязанностей... Приют работает, Приют действует, но что творится в головах этих подростков, с корнем вырванных из привычной среды? Что они чувствуют? Боятся ли они, как Томас? Верят ли, что выход существует, или давно потеряли всякую надежду?
Молчание приютелей не только удивляло и злило Томаса... оно пугало его. Он не доверял никому из этих мальчишек, даже вечно улыбчивому Чаку. Кто знает, не задумали ли они чего-нибудь... страшного. Да кто знает, может, они вообще не товарищи по несчастью, не такие же, как Томас, узники Лабиринта, а враги? Шпионы Создателей? Томас чувствовал себя безнадежно одиноким среди них. И никому не доверял.
Кроме Ньюта.
- Ну, ты больше не будешь рвать и метать? - чуть склонив голову к плечу и усмехаясь, но без злобы, без желания обидеть и задеть, Ньют подходит к нему. - Нельзя быть таким нервным, Томми. Успокойся.
И Томас ощущает, как стайки мурашек бегут по телу — всегда, всегда было так, с первого дня, стоило Ньюту назвать его этим дурацким именем. Томми... будто ребенка называет. Маленького и глупого. Но только раз Томас, решив не допускать такого оскорбления своей гордости, возмутился, потребовал не сокращать его имя так, — и больше не делал попыток урезонить Ньюта. Ньют звал его «Томми». Один-единственный из всех. Конечно, попробуй Гэлли так издеваться над его именем, Томас угостил бы его парой крепких ударов в челюсть. А Ньют... Только Ньюту он мог позволить это.
Взрывной характер Томаса был чужд всякому спокойствию и терпению. Он вспыхивал, как щепка от искры огня, и требовал у всех ответа на свои вопросы, а если не получал его, то кидался из стороны в сторону, пытаясь проникнуть всюду и везде собрать хоть жалкие крупицы информации. Ньют казался Томасу каким-то пришельцем с другой планеты. Может, он и сам был способен мыслить спокойно и здраво там, в прошлом мире, где не было этих громадных стен вокруг, не дающих выбраться на свободу. Но здесь, на клочке земли в центре Лабиринта, кишащего дикими тварями, как вообще можно сохранить хоть каплю разума? И тем более — как можно быть спокойным вопреки всему?
Тревога и страх в конце концов находили каждого приютеля. И даже Алби, лидер, вроде бы образец выдержки и железной воли, срывался на сорванный от злобы крик, когда что-нибудь случалось. Все они были такими — испуганными, дрожащими в ужасе, с хлипким контролем над собой, который готов был рухнуть в любую секунду. И, кажется, только Ньюта безысходность их положения не касалась ничуть. Ньют был... пришельцем с другой планеты. Он будто жил где-то за пределами Лабиринта, ни разу, сколько помнил Томас, не поддавшись панике. Ньют улыбался своей особой улыбкой, излучая на всех, кто просто стоял рядом с ним, ровное и светлое спокойствие. И любая тревога забывалась, и любой страх ослаблял дикие тиски, разбиваясь об эту теплую улыбку.
Томас не доверял никому из мальчишек, населявших Приют. И лишь Ньюту он поверил сразу и безвозвратно. Ньют был с ним, когда другие отмахивались от его упрямых вопросов. Ньют был с ним, когда отчаяние хватало его за горло, грозя задушить полной обреченностью ситуации. Ньют был с ним, когда по ночам его мучили рваные, тяжкие сны о стенах, подпирающих небо, и жутких тварях, готовых вцепиться в глотку, и Создателях, которые наблюдают за ними каждый миг. Ньют был. Всегда. Он принял на себя заботу о новичке, хотя никто его об этом не просил, хотя он мог бы, как прочие обитатели Приюта, махнуть на чертова шенка рукой и оставить его барахтаться в пучине безысходности одному.
- Томми...
Ньют вдруг выдыхает это тихо и шепчуще, подойдя совсем близко к Томасу и положив обе руки ему на плечи. Другие приютели разбежались от греха подальше, чтоб не связываться с излишне эмоциональным новичком. Никого больше нет в домике — только Томас и Ньют. Слабый луч едва взошедшего солнца, проникнув через щели в стенах, косо ложится им на лица.
Томаса согревает звук этого голоса, спокойного и теплого, как всегда, отзываясь в нем странной, странной, очень странной дрожью. Секунду назад готовый в клочья разнести все кругом, он больше не способен сдвинуться с места — стоит и смотрит на Ньюта, на яркие отблески света в его глазах. Что-то поднимается в нем — непривычное и даже пугающее чувство, которому он до сих пор не мог найти названия, да и не собирался делать этого, зная, что, в своей вечной попытке всё понять и объяснить ясными словами, лишь запутается и спугнет его.
Так происходило всегда, когда Ньют был рядом с ним, и особенно — в такие минуты, как сейчас, когда рядом больше не было никого. Конечно, через секунду, две, три сюда ворвется кто-нибудь забывчивый, вроде Чака — оставил в домике что-то важное и нужное — и это странное, необъяснимое, что висит сейчас между ними, будет разбито. Ньют уйдет по своим делам. И Томас тоже. А завтра, может быть, снова...
Только легкое касание руки Ньюта к плечу, его спокойный голос и ровная, бестревожная улыбка могли избавить Томаса от страха и смятения. Какие бы жуткие мысли не грызли его, как бы паршиво он не чувствовал себя, поднимая взгляд на стены Лабиринты, какими бы тщетными ни были попытки вспомнить свою прошлую жизнь, - Томас знал, что, стоит ему просто увидеть Ньюта, все темные чувства снимет, как рукой. Одиночества он больше не испытывал. Потому что не был один. Он не доверял никому из обитателей Приюта — и лишь Ньюту доверял полностью и безоговорочно. Почти с самого первого дня. И, как мог, гнал от себя вопросы о том, что же такое странное чувствует, когда Ньют подходит близко-близко к нему и тихо шепчет «Томми».
Какая, в конце концов, разница, что это такое? Пока рядом с ним есть Ньют, спокойный и будто вовсе не подвластный страху, пока от его улыбки бегут любые страхи и любая безнадежность, - в этом ужасном, невыносимом месте можно жить.
@темы: творчество: фанфики, персонажи: Ньют, персонажи: Томас, рейтинг: PG
15.10.2014 в 22:59
Томми показался немного более эмоциональным, чем в книге, там он ответы требовал, но его, как новичка, как-то быстро ставили на место) И вряд ли бы стали остальные долго терпеть его психи))
Ещё немного сбивал с толку скачок времён - то прошедшее, то настоящее...
Но очень психологично получилось)
Спасибо!
16.10.2014 в 00:00
Спасибо тебе в который раз <3
16.10.2014 в 09:38
договорились)))
С удовольствием буду читать дальше)))
17.10.2014 в 00:13
моя прелессссть17.10.2014 в 00:26
Очень тепло.
17.10.2014 в 17:40
Томас показался эмоциональнее
Уж очень автору хотелось сделать яркий контраст между ними и "успокоительную" атмосферу Ньюта
Рысик, это вышла помесь между фильмом и книгой, наверное, и там, и там есть что-то оччень интересное)
17.10.2014 в 17:41
Это вышла помесь между фильмом и книгой, наверное, и там, и там есть что-то оччень интересное)
мне кажется, это бич всех, кто читал книгу и видел фильм ))))
17.10.2014 в 20:48
17.10.2014 в 23:18
А, в-принципе, и не надо!